I. ССЫЛКА НА СКАЧИВАНИЕ АУДИОКНИГИ:
(440 Мб, архив RAR)

Толстой Л.Н. Исследование догматического богословия.rar — Яндекс.Диск

II. КОММЕНТАРИЙ:

Как мы знаем, своей знаменитой "Исповеди" Лев Николаевич дал подзаголовок: "Вступление к ненапечатанному сочинению".
    Таким образом, справедливо считать её первой главой большого труда Л.Н. Толстого, который, как он небезосновательно предполагал. не мог, по цензурным условиям, быть опубликованным в России/
Таких трудов у Л.Н. Толстого вскоре появилось целых три: "Исследование догматического богословия" (далее в тексте — ИДБ), "Соединение, перевод и исследование четырёх Евангелий" и трактат "В чём моя вера". И все они встретили цензурный отпор при попытке их напечатания, так что исповедальное "вступление" в той или иной степени следует связывать с каждым из них. 
 Тем более, что мы знаем, что изначально, в 1879г., Толстой задумывал именно единый труд, куда планировал включить и разбор православной догматики, и соединённое изложение Евангелий, и своё понимание евангельского учения. Громадность же и сложность взятой Л.Н-чем на себя задачи предопределила необходимость четырёх отдельных книг, составляющих части этой единой великой работы.
  Наряду с исследованием Евангелий, ИДБ — наиболее теоретически сложный, непонятый и упорно замалчиваемый труд Л.Н. Толстого.
  За основу своего исследования Л.Н-ч взял известное 5-томное "Православно-догматическое богословие" митрополита московского и доктора богословия Макария, вышедшее первым изданием в 1849-1853 гг., за которую Макарий получил Демидовскую премию и был официально признан главным русским богословом. 
    Напряжённую работу над текстом постепенно разделившегося сочинения Толстой продолжал до середины 80-х гг. Так, написание ИДБ в основном следует относить к осени 1879-марту 1880 гг., но последняя его переработка относится, по письмам Толстого, уже к сентябрю-ноябрю 1884 г. 
      Издатели сразу преподнесли автору некоторый сюрприз: начиная с первого издания ИДБ в Женеве (1-я часть - 1891г., 2-я - 1896 г.) сочинение выходило под странным, неавторским названием: "КРИТИКА догматического богословия". Это при том, что сам Л.Н-ч везде называл свою книгу именно "исследованием христианского учения по толкованиям церкви, апостолов и так называемых отцов церкви".
 В 1903 году ИДБ вышло в издании "Свободного слова" (Крайсчерч, Англия), с опечатками, с которого, в ещё более изуродованном цензурой виде, было перепечатано в России издателями Аскархановым и Герциком (1908 г). 3-е - 5-е отечественные издания состоялись в составе т.н. Полных собраний сочинений Л.Н. Толстого (1911, 1913, 1957), малодоступных большинству читателей. По последнему из этих изданий, самому точному, текст ИДБ перепечатал "Толстовский листок" (2000).

* * * * *

Из Вступления Л.Н. Толстого к "Исследованию...". 

  Во Вступлении Л.Н. Толстой признаётся читателю, как ранее в "Исповеди", что долго искал веры как спасения и смысла жизни в лоне и в учении той "православной" церкви, к которой формально принадлежал с рождения. При этом ему неизбежно было обратиться к Символу веры, катехизису, богословию и ряду других источников, в которых церковь выражает своё, якобы "христианское", учение.

     И вот впечатление Л.Н-ча от "купания" в этих источниках:
  "Если бы я не был приведён жизнью к неизбежному признанию необходимости веры, если бы я не видел, что вера эта служит основой жизни всех людей, если бы в моём сердце это расшатанное жизнью чувство не укрепилось вновь, если бы основой моей веры было только доверие, если бы во мне была только та самая вера, о которой говорится в богословии ("научены верить"), я бы, прочтя эти книги, не только стал бы безбожником, но сделался бы злейшим врагом всякой веры, потому что я нашёл в этом учении не только бессмысленность, но сознательную ложь людей, избравших веру средством для достижения каких то своих целей.
  Чтение этих книг стоило мне огромного труда, не столько по тому усилию, которое я делал, чтобы понять связь между выражениями, ту, которую видели в них пишущие эти книги, сколько по той внутренней борьбе, которую я должен был постоянно вести с собой, чтобы, читая эти книги, воздерживаться от негодования.
   Я прочел все наши катехизисы Филарета, Платона и др., прочел послание восточных патриархов, потом православное исповедание Петра Могилы, прочел изложение православной веры Иоанна Дамаскина и, наконец, свод всего этого — Введение в богословие Макария, потом самое Догматическое богословие того же Макария. Я долго колебался о том, какую из этих книг признать за основную, содержащую всё учение и, следовательно, какую из них анализировать. <...> Самая позднейшая и полнейшая и пользующаяся наибольшим распространением из этих изложений есть Богословие Макария, и потому я для разбора избрал его. Исследуя это сочинение, я исследую и символ веры и все катехизисы, и Дамаскина, ибо догматическое богословие включает в себя всё это.

Я <...>наконец, достиг того, что выучил богословие, как хороший семинарист, и могу, следуя ходу мысли, руководившей составителей, объяснить основу всего, связь между собой отдельных догматов и значение в этой связи каждого догмата и, главное, могу объяснить, для чего избрана именно такая, а не иная связь, кажущаяся столь странною.

    И, достигнув этого, я понял и весь смысл учения и ужаснулся. Я понял, что всё это вероучение есть искусственный (посредством самых внешних неточных признаков) свод выражений верований самых различных людей, несообразных между собой и взаимно друг другу противоречащих. Я понял, что соединение это никому не может быть нужно, никто никогда не мог верить и не верил во всё это вероучение, и что потому для невозможного соединения этих различных вероучений в одно и проповедывания их как истину должна быть какая нибудь внешняя цель. Я понял и эту цель. Я понял и <то>, отчего это учение там, где оно преподается, в семинариях, производит наверно <зд. в знач.: "наверняка, безусловно". - Р.А.> безбожников, понял и то странное чувство, которое я испытывал, читая эту книгу. 
 И я понял, наконец, что всё это вероучение, то, в котором мне казалось тогда, что выражается вера народа, что всё это не только ложь, но сложившийся веками обман людей неверующих, имеющий определенную и низменную цель".

Из Заключения.

  В Заключении к своему исследованию православного богословия Л.Н. Толстой делает ряд выводов об излагающей проанализированное учение православной церкви в целом как лживом, антихристовом устройстве, воплощении хулы на Духа Святого, процветающей со своим лукавым лжеучением на погибель человечеству и христианству.

   "И вот оно всё, это раскрытие "богооткровенных истин". Все раскрыты. Больше ничего нет. И иначе понимать нельзя. Тот, кто иначе понимает, тот — анафема.
   Человек спрашивает: что такое весь этот мир, в котором он находит себя? Спрашивает, какой смысл его существования? И чем ему надо руководиться в той свободе, которую он чувствует в себе? 
<...> 
   И ответ на вопрос, что мне делать, ясно вытекает из учения, и ответ этот слишком знаком каждому и слишком грубо противоречит совести. Но он неизбежен.
    Помню, когда я, еще не сомневаясь в учении церкви, читал в Евангелии слова: "хула на сына человеческого простится вам, но хула на Св. Духа не простится ни в этом веке, ни в будущем", я никак не мог понять этих слов.
    Теперь же они, эти слова, мне слишком, ужасно ясны. Вот она, та хула на Святого Духа, которая не простится ни в этом веке, ни в будущем! Хула эта — это ужасное учение церкви, основа которого есть учение о церкви".

-----------
  Православная церковь?
  Я теперь с этим словом не могу уже соединить никакого другого понятия, как несколько нестриженных людей, очень самоуверенных, заблудших и малообразованных, в шелку и бархате, с панагиями бриллиантовыми, называемых архиереями и митрополитами, и тысячи других нестриженных людей, находящихся в самой дикой, рабской покорности у этих десятков, занятых тем, чтобы под видом совершения каких-то таинств обманывать и обирать народ. 
   Как же я могу верить этой церкви и верить ей тогда, когда на глубочайшие вопросы о своей душе она отвечает жалкими обманами и нелепостями, и ещё утверждает, что иначе отвечать на эти вопросы никто не должен сметь, что во всём том, что составляет самое драгоценное в моей жизни, я не должен сметь руководиться ничем иным, как только её указаниями? Цвет панталон я могу выбрать, жену могу выбрать, дом построить по моему вкусу, но остальное, — то самое, в чем я чувствую себя человеком, во всем том я должен спроситься у них — у этих праздных и обманывающих и невежественных людей. 
   В своей жизни, в святыне своей у меня руководитель — пастырь, мой приходский священник, выпущенный из семинарии, одуренный, полуграмотный мальчик, или пьющий старик, которого одна забота собрать побольше яиц и копеек. Велят они, чтобы на молитве дьякон половину времени кричал многая лета правоверной, благочестивой блуднице Екатерине II или благочестивейшему разбойнику, убийце Петру, который кощунствовал на Евангелии, и я должен молиться об этом. Велят они проклясть, и пережечь, и перевешать моих братьев, и я должен за ними кричать анафема; велят эти люди моих братьев считать проклятыми, и я кричи анафема. Велят мне ходить пить вино из ложечки и клясться, что это не вино, а тело и кровь, и я должен делать.
    Да ведь это ужасно! Ужасно, если бы возможно было. На деле же этого нет, но не оттого, чтобы они ослабели в своих требованиях — они всё так же орут анафема, кому велят, и многая лета, кому тоже велят; но на деле уже давно, давно никто их не слушает. Мы, люди так называемые образованные (я помню свои тридцать лет жизни вне веры), даже не презираем, а просто не обращаем никакого внимания, даже любопытства не имеем знать, что они там делают и пишут и говорят.
    Пришел поп — дать полтинник. Церковь, построенную для тщеславия, святить — позвать долгогривого архиерея, дать сотню. Народ еще меньше обращает внимания. На масленице надо блины печь, на страстной говеть, а если возникнет вопрос душевный для нашего брата, идешь к умным, ученым мыслителям, к их книгам, или к писанию святых, но не к попам.
    Люди же из народа, как только в них проснётся религиозное чувство, идут в раскол, в штундисты, молоканы. 
   Так что уже давно попы служат для себя, для слабоумных и плутов и для женщин. Надо думать, что скоро они будут поучать и пасти только друг друга".
    Учение о церкви учительской есть теперь учение, чисто ВРАЖДЕБНОЕ ХРИСТИАНСТВУ. Отступив от духа учения, оно извратило его до того, что дошло до его отрицания всей жизнью: вместо унижения — величие, вместо бедности — роскошь, вместо неосуждения — осуждение жесточайшее всех, вместо прощения обид — ненависть, войны, вместо терпения зла — казни".
    ...В определении церкви есть еще, кроме определения церкви пастырей, еще какое то неясное определение церкви пасомых, которые должны повиноваться. Что разумеется под первой, ясно, что же разумеется под второй, совершенно но ясно.
<...> Вот ваша поповская вера, ту можно ощупать на катехизисах, панагиях и другом вздоре, но вера верующих,то единое, что есть в людях жизнь и свет, того нельзя ощупать и сказать, где оно есть и сколько его. Стало быть, это сказано только для того, чтобы "пастырям" было, кого пасти, другого нет смысла. 
  Церковь, всё это слово, есть название ОБМАНА, посредством которого одни люди хотят властвовать над другими.И другой нет и не может быть церкви. Только на этом обмане построились на истинном учении, пронесенном всеми церквами, те безобразные догматы, которые уродуют и закрывают всё учение. И божество Иисуса, и Святой Дух, и троица, и дева богородица, и все дикие обряды, потому называемые таинствами, что они не имеют смысла и никому не нужны, исключая таинства священства, нужного для попов, чтобы собирать яйца".
    Но кто бы вынес, выправил священное писание, чему бы верили, кто бы учил, если бы не было церкви? 
   Священное писание вынесли не те, которые спорили, а те, которые ВЕРИЛИ и ДЕЛАЛИ. Священное предание есть предание дел и жизни. Учили только те, которые учили жизнью, так чтобы свет их светил перед людьми. Верили и верят только делам. "Если не верите мне, верьте делам моим". 
   <...> Но где же истинная церковь, истинно верующие, как узнать, кто в истине, кто нет? спросят те, которые не поняли учения Иисуса.
     Где церковь, т. е. где пределы ее? Если ты в церкви, то ты не можешь видеть пределов ее. Если ты верующий, то ты скажешь: как бы мне то спастись, а уж где мне судить о других.
    Для того, кто понял учение Иисуса, оно в том состоит, что мне, моему свету, дано идти к свету, мне дана моя жизнь. И кроме ее и большее ее ничего пет, кроме источника всякой жизни — Бога. Всё учение смирения, жизни настоящим, отречения от богатства, любви к ближнему, только имеет тот смысл, что я эту жизнь могу сделать жизнью самой в себе бесконечной. Всякое мое отношение к чужой жизни есть только вознесение моей, общение, единение с тою же в мире и в Боге. Собою только я могу постигнуть истину, — и делом, тем, что все действия мои делаются последствиями вознесения моей жизни, я могу выразить эту истину. 
    Какое же место для меня, понимающего так жизнь, — а иначе я не понимаю ее, — занимает вопрос о том, что другие думают, как другие живут? Любя их, я не могу не желать сообщить им мое счастье, но одно орудие, данное мне, это — сознание моей жизни и дела ее. Я не могу желать, думать, верить за другого. Я возношу свою жизнь, и это одно может вознести жизнь другого, да и другой — я же. Так, если я вознесу себя, я вознесу всех. "Я в них, и они во мне".
    Всё учение Иисуса только в том, что простыми словами повторяет народ: спасти свою душу, но направляй силы только на свою, потому что она все. Страдай, терпи зло, не суди — всё только говорит одно. При всяком же прикосновении к делам мира Иисус учит нас примером полного равнодушия, если не презрения к царям, почитающимся князьями народов, к лодати на храм и кесарю, к разборам тяжб о наследстве, к казни преступницы, к пролитию драгоценного миря. Всё, что не твоя душа, всё это не твое дело. Ищите царства небесного и правды его в своей душе, и всё будет хорошо. И в самом деле: мне дана во власть моя душа, так же точно и всякому. Чужими душами я не только не могу владеть, не могу постигнуть их. Как же мне исправлять их, учить? И как мне терять силы на то, что но во власти моей, а упускать то, что в моей власти?
    Иисус, кроме учения, своею жизнью показал ложность устройства этого мира, космоса, в котором все будто бы заняты благом других, тогда как их цель одно потворство похоти, любовь тьмы. Посмотри какое хочешь зло, и увидишь, что у творящего его есть отговорка блага ближнего. Когда увидишь, что человек борется с другим, обижает его и говорит, что он это делает для блага людей, поищи, чего именно хочется человеку, и найдешь, что он для своего хотенья делает это.
   И вот непонимание этого завлекло людей в мнимое желание учить других и породило церковь со всеми ее ужасами и безобразиями. 
   Но что же будет, если не будет церкви? Будет то, что есть и теперь. То, что сказал Иисус, он сказал не потому, что ему хотелось, а потому, что это так есть. Он сказал: творите добрые дела, чтобы люди, видя их, прославляли Бога. И только это одно ученье было и будет с тех пор, как стоял и будет стоять мир. 
  В делах нет разногласия. А в исповедании, в понимании, во внешнем богопочитании, если есть и будет разногласие, то оно не касается веры и дел и никому не мешает.    Церковь хотела соединить эти исповедания и внешние богопочитания, а они распались на бесчисленное количество толков, и одно отвергло другое и тем показало, что ни исповедание, ни богопочитание не есть дело веры. Дело веры есть только жизнь по вере.    И жизнь одна выше всего и не может быть подчинена ничему, кроме Бога, познаваемого только жизнью".

=======================

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО 

К ДУХОВЕНСТВУ

О ВЕРОТЕРПИМОСТИ  

I. ССЫЛКИ НА СКАЧИВАНИЕ АУДИОЗАПИСЕЙ СТАТЕЙ:

1) Церковь и государство

Толстой Л.Н. Церковь и государство.mp3 — Яндекс.Диск

2) К духовенству

Толстой Л.Н. К духовенству.mp3 — Яндекс.Диск

3) О веротерпимости

Толстой Л.Н. О веротерпимости (дек. 1901 г.).mp3 — Яндекс.Диск

II. КОММЕНТАРИЙ:

 Несмотря на более чем столетний срок, отделяющий нас от времени создания Львом Николаевичем представленных статей, актуальность высказанных в них идей только возрастает. Почуявшая поддержку правительства и эксплуататоров народа в путинской России, т.н. "православная", одна из ложно относящих себя к христианским, церковь проводит вновь активную идеологическую политику, экспансионистскую в отношении светских науки и образования и миссионерскую в отношении как детей православных и неверующих родителей, так и самих этих неверующих, равно как и представителей иных вероисповеданий. "Религиозной оболочкой" мнимого христианства прикрываются и рационализируются, оправдываются многие фобии, ненависть (к внутренним и иностранным "врагам", политической оппозиции, к педерастам, терророристам и др.), отдельные акты политики путинского режима, наконец, поведение самих представителей "православия"...
   Истоки этого положения и анализирует Лев Николаевич в статье "Церковь и государство" (1879) и статье-обращении "К духовенству" (1902).
   Первая из названных статей представляет собой неоконченную рукопись, случайно обнаруженную П.И. Бирюковым среди бумаг в кабинете Л.Н. Толстого (в его отсутствие) и нелегально изданную (в России легальные издания её были невозможны по цензурным условиям до 1908 г., когда вышла публикация в № 8 петербургского "Обновления", перепечатанная уже только в 1918 году в Самаре, в изд. "Благая весть").
   В статье развиты мысли, записанные Л.Н. Толстым в Записной книжке в сентябре-октябре 1879 года:
   "Церковь, начиная с конца <т.е. с современной Л.Н. Толстому эпохи. - Р.А.> и до III века -- ряд лжей, жестокостей, обманов" (Запись от 30 сентября).
    "Проповедовать правительству, чтобы оно освободило веру -- всё равно что проповедовать мальчику, чтобы он не держал птицы, когда будет посыпать ей соли на хвост.
  <Старинное суеверие, которым, по воспоминанию Льва Николаевича, олбманывали и его в детстве: якобы птица, которой посыпали соли на хвост, уже не улетит и будет поймана. - Р.А.>
   1) Вера, пока она вера, не может быть подчинена власти по существу своему, -- птица живая та, что летает.
   2) Вера отрицает власть и правительство -- войны, казни, грабёж, воровство, а это всё сущность правительства. И потому правительству нельзя не желать насиловать веру. Если не насиловать -- птица улетит. Христианство насиловано при Константине<Константин I Великий, ок. 285 - 337, римский император, придавший христианству характер государственной религии утверждавшейся им Византийской империи. - Р.А.> -- при разделении Запада и Востока" (30 октября).
    Близкие идеи появляются и в обращении Л.Н. Толстого "К духовенству". Истоки извращения христианства, самой возможности идеологического союза церквей и правительств, Л.Н. Толстой видит в забвении учениками истинного Божьего откровения о доброй и разумной жизни, истинного учения Христа, и лукавой (не без помощи лукавого-дьявола!) подмене его учением еврея Савла (в крещении Павла), человека грубо-суеверного, фанатичного и тщеславного, передавшего свои пороки и ЛЖЕхристианской церкви, берущей начало от созданной им и примазывавшейся к Христу секты. Далее ЛЖЕхристианство развивалось по линии антихристова союза с князями и властителями мира сего, с богачами, рабовладельцами, попутно закрепляя не имеющие никакого отношения к Богу и Христу, его учению, его примеру земной жизни -- суеверные богословские "аксиомы": пресловутый "символ веры", ложь о "божественности", о "воскресении" Христа, о "богородице", иконопочитание, грубое колдовство обрядоверия, "богослужений"...
    Так и пришло христианское культурное сообщество к кризисному состоянию, когда только по инерции да из соображений социоконформности люди воспитывают детей в тех суевериях, которым не верят сами, соблюдают внешнее богопочитание, но веры, истинной веры, мотивирующего помыслы и поступки религиозного отношения к бесконечной жизни, к Богу, к жизни временной земной, к окружающим -- не имеют... (Об этом подробно пишет Л.Н. Толстой в другой своей статье с "говорящим" длинным заглавием: "Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении?")
    В письме к брату, Сергею Николаевичу, от 29 июня 1909 года Толстой так отзывался о своей статье-обращении "К духовенству":
   "...Хочется написать. Пускай не поймут, но мне хочется показать [этим] людям тот ужасный вред, который они делают [другим] людям".
    Вопреки опасениям Толстого, его ОЧЕНЬ хорошо поняли: статья попала в царской России под жестокий цензурный запрет, а единственным официальным отзывом на неё стала лукавая, скорее "ругательно-обличительная", чем критическая, статья популярного в те годы "отца" Иоанна Кронштадтского... в которой, к тому же, "ниспровергаются" не столько идеи самого обращения Льва Николаевича, сколько те идеи, которые приписывались ему в массах -- т.е. как раз теми людьми, от которых держали в запрете тексты Толстого и которые и не могли их толком ни прочитать, ни осмыслить!
   Такой же фактический (без официального оформления, хотя и это возможно: ряд публицистических выступлений Л.Н. Толстого и даже писем уже признаны "экстремистскими"!) запрет даже на упоминание статьи в массовых публикациях -- сохраняется и в путинской буржуазно-"православной" России...
    Этот факт, как и неприязнь к Толстому, как и омрачённость, озлобленность в массе глов -- всё звёнышки одной цепи, всё подтверждения правоты Льва Николаевича, -- в том числе его выводов о ЕСТЕСТВЕННОСТИ для ЛЖЕхристианства "православия" НЕверотерпимости, сделанных в статье 1902 года "О веротерпимости".
     Поводом к написанию Л.Н. Толстым статьи "О веротерпимости" стала речь, произнесённая губ. предволителем дворянства М.А. Стаховичем на миссионерском съезде в г. Орле в сентябре 1901 года, в которой оратор призвал к принятию закона о свободе совести, положениями которого должны были стать и отсутсивие пропаганды православия, и непреследование отпавших от "православной" церкви, инакомыслящих. Будучи и сам "православным", М.А. Стахович был убеждён, что свобода вероисповедания выгодна и для "собственной жизни духа" церкви -- наивно полагая таковую истинно христианской, христианского духа...
     Разумеется, речь Стаховича встретила глухой барьер неприятия, исключая представителей российского либерализма и социал-демократии...
     Л.Н. Толстой разоблачает в статье самообман (а быть может, и сознательное лукавство) позиции М.А. Стаховича и его либеральных единомышленников: Стахович ложно смешивает понятия "церкви" и "христианства".
     Истинное христианство, подчёркивает Толстой, не может не быть веротерпимым, свободным от всяких связей с государством, с его насилием и ложью. Государство любое, т.е. кодла эксплуататоров, обманщиков и убийц, господствующих над массами мирных трудящихся, поддерживает только те религиозные верования, которые ему идеологически выгодны -- т.е. те, которые оправдывают, освящают даже существующий эксплуататорский строй. Истинное христианство -- не ищет своего, не ненавидит, не мстит <в т.ч. и через государственную поддержку, типа законов о защите чувтв верующих, как в теперешней путинской (зас-)Рашке... - Р.А.>.Истинное христианство, с другой стороны, отрицает строй грабежа, насилия и лжей, отрицает "различие сословий, накопление богатств, казни, войны" -- и потому никогда не будет поддерживаться государством.
   <Уже и отсюда можно сделать выводы об антихристовой сути теперешнего "православия", активно поддерживаемого путинским режимом и не брезгующего пользоваться этой поддержкой и "отвечать взаимностью". - Р.А.>
      "Правительства и правящие классы не могли бы существовать без этого извращения христианства, которое они называют церковной верой. Церковь с своей ложью не могла бы существовать без прямого или косвенного насилия правительств или правящих классов. <...> 
     Так что противники веротерпимости совершенно правы, отстаивая право насилия и гонений для церкви, на котором держится их существование.
     Сторонники же веротерпимости были бы правы только тогда, когда бы обращались не к церкви, а к государству и требовали того, что неправильно называется "отделением церкви от государства", но что, в сущности, есть только прекращение <...> правительственной поддержки <...> одного какого-либо верования".
     Речь Стаховича и статья Толстого, как считается, подготовили общественное сознание к возможности появления 17 апреля 1905 года известного Указа о веротерпимости...
     Но смысл статьи -- глубже такой общественой инициативы. Вспомним ту запись, которую мы цитировли выше: если правительствам не насиловать христианства -- "птица улетит"... Толстого любят винить и в подготовке большевистских гонений на церковь. Вот ещё одно доказательство несправедливости таких мнений. Гонение от князей мира сего и их слуг и смиренное приятие гонений, как и веротерпимость, -- естественное состояние ИСТИННОЙ христианской церкви, её членов. Правительства же и прислужники -- или используют извращённое, ослабленное, и оттого не противящееся их насилию "христианство" церквей, или уж -- как большевики -- без разбору жестоко расправляются и с церковными, и с истинными христианами, с верой вообще. Цари, Сталин, Путин -- используют "православное" ЛЖЕхристианство. Толстой же в образе птицы, которой нельзя посыпать соли на хвост (ибо настоящая, живая птица улетит...) подразумевал не мёртвые формы "церквей", а -- живое, истинное христианство, разумное религиозное понимание жизни, опирающееся на учение и пример земной жизни Христа и бесконечно совершенствующееся, открывающееся всё новыми, высшими идеалами, по мере уяснения истины и совершенствования в разумности и добре, не только христианскому человечеству в целом, но и каждому человеку в отдельности.